[bjean]

В последнее время единственное, на что меня хватало – это перепосты с односложными комментариями. А потом я вспомнила, что все-таки это дневник, а значит, я могу сюда выплескивать не только фандомные радостные или фейспалмные вопли - эмоции, но и реаловые, какими бы они не были. Простите.
Дело в том, что две недели назад, в последний день светлой седмицы, ушел из жизни очень дорогой для меня человек – мой дедуля. Ушел тихо, после четырнадцатидневной комы, не приходя в сознание, но все равно очень внезапно. Два инсульта подряд, и вот он уже лежит в земле недалеко от своих родителей.
Такие события всегда неожиданны и застают врасплох как никакие другие. Это больно, это тяжело, к этому невозможно привыкнуть и с этим невозможно смириться. И 77 – это очень, очень мало. Слезы непроизвольно появляются, когда я думаю, что он никогда не увидит свою правнучку, что он побывал только на одной свадьбе внуков из возможных пяти, что больше никогда не будет он сидеть рядом на пассажирском сидении и говорить «Во бабуш дожили – Дашулькин наш лихачит!», что пчел придется продавать и складывать его белые рабочие халаты, выпачканные в прополисе. И никто не будет ворчать, если что-то положили не на место, или не закрыли гараж, и некому шаркать метлой по двору в шесть утра и прикрикивать на живность, и никогда он не будет вызывать у нас приступы здорового хохота одним только вовремя вставленным словом, и никогда не будет больше «ну что, зятек, по коньячку?» с моим папой, и умываться двумя пальцами, и никогда много чего еще...
Я отдаю себе отчет в том, что это – лучший вариант, потому что приди он в себя, с таким диагнозом до конца дней своих он оставался бы полнейшим овощем, а для моего деятельного, активного, веселого дедули это хуже, чем смерть. Я отдаю себе отчет в том, что та боль, которую мы испытывает сейчас – это жалость к себе, из-за того, что он нас оставил. Я отдаю себе отчет в том, что все рано или поздно уйдут, что никто не вечен, что если все будет идти так, как должно, мы с Майки схороним и обеих бабуль, и деда Валю, и наших родителей, и никуда от этого не деться, потому что это естественно, это жизнь. Дети хоронят родителей. Но расставаться вот так больно невыносимо.
Несмотря на то, что я видела его лежащим в гробу, вытянувшимся, с крепко зажмуренными глазами, улыбающегося застывшей навсегда улыбкой (такой вот он светлый человек, даже после смерти улыбался), и руки его и лицо были не горячие как всегда, а ледяные, я всегда буду помнить его таким, каким видела его вечером перед тем, как он попал а реанимацию. Высоким, здоровым, по-богатырски огромным (Богатырев – говорящая фамилия)), смеющимся и крепко сжимающим мою руку в своей гигантской ладони, говорящим как обычно: «Грызи гранит! И жениха присматривай.»
Я люблю тебя, дедуль. И всегда буду тебя любить и верить, что ты в лучшем мире.