И еще никогда не напивалась так в одиночку. ну всмысле не в одиночку, напилось то я в ресторане потом кафе какое-то, потом Матрица" потом непомню. Ыхыхы. Сижу и плачу на д супернатуралами, дожили. И почему меня всегда тянет посмотреть что-нидубь слезоточивое? Так дина жалка, и сэма, и не люблю когда они не в мире друг с другом.
А еще мне захотеться писать.вот прям сейчас прут откудова-то слова, голова аж чешется. Не знаю, откуда оно взялось – количество спирта в крови, бессонница, душераздирающая концовка 5.14 или еще чего, и оно какое-то оос и ауу и сопли розовые как гелевая ручка, и не нравится ни разу вообще, но расчесало мне всю черепушку изнутри. поэтому я чейчас буду это записывать, простите. А завтра мне будет стыдно, но лучше сюда, чем на винчестер.на винчестер. ВИНЧЕСТЕР. Слово винчестер вызывает дебильную улыбку и обильное слюноотделение, мхахахаххаха этот мир никогда не будет прежним
читать дальшесобственно бредТело словно ватное, тяжело пошевелить рукой. Состояние, как бывает после долгой болезни – слабость, и голова словно в тумане, но ты чувствуешь, что хочешь есть, тебя не мутит и не ломает, а значит, идешь на поправку. Веки наливаются свинцом, но засыпать не хочется. Смеживаешь их, пуская по кромке ресниц тусклый свет от мотельной вывески. Пуская мысли на самотек.
Слышишь тихие шаги. Он подходит к твоей кровати и осторожно опускается на покрывало, коленом касаясь твоего бедра. «Сэм, ты спишь?», - тихий шепот, на грани слышимости, будто он в самом деле думает, что ты заснул.
«Нет», - так же, вполголоса, словно боясь разбудить кого-то, отвечаешь ты. Это глупо, ведь кроме вас в номере никого нет. Но ты все равно шепчешь.
Чувствуешь, как он нерешительно прикасается к твоему плечу ладонью.
«Можно?»
Эта робость так несвойственна Дину, что сжимается горло. Вместо ответа просто двигаешься к краю кровати, давая ему место, и приподнимаешь одеяло. Он медленно, будто боясь, что прогонишь, забирается к тебе под бок, льнет к твоему плечу. Его кожа горячая, и это очень кстати, учитывая, как сильно тебя знобило еще пару часов назад.
«Сэм, - все так же шепотом, - Сэмми, прости меня.»
Ты удивлен и не совсем понимаешь, за что он извиняется.
«Прекрати, Дин. Я сам попросил вас меня запереть.»
Тяжелый вздох. Он приподнимается на локте, поворачивает к тебе голову, заглядывает в глаза. Его лицо бледное в лунном свете, по нему движутся тени, и тебе кажется, что на Дине причудливая гротескная маска, за которой ты силишься и никак не можешь разглядеть его настоящего. Хочется снять ее, и ты очерчиваешь указательным пальцем его скулу. Дин не шевелится, позволяет тебе эту робкую полуласку и улыбается. Его улыбка – самое красивое, что ты видел. Сердце сжимается от невыносимой, сердцевынимающей горькой нежности. Теплое дыхание ласкает твою щеку, а ты, как завороженный, не можешь оторвать взгляд от его губ, когда он произносит:
«Я просто за тебя испугался. Знаешь, это довольно жутко – слушать, как ты вопишь и колотишься о стены. Не делай так больше, Сэмми.»
Он хмыкает, но за его кривой усмешкой ты действительно видишь испуг.
«Да, наверное, это неприятно»,- произносишь ты, продолжая водить пальцем по его небритой щеке. Лунные зайцы отплясывают безумный степ по лицу твоего брата, и тебе хочется поцеловать каждого из них, прекратить этот танец, чтобы вволю насмотреться. Веки тяжелеют, но ты не хочешь засыпать. Не сейчас, когда Дин в твоих руках, и говорит этим своим хриплым шепотом, от которого у тебя бегут мурашки по спине и рукам.
«Ты знаешь, - продолжает он, - я устал, Сэм. Я так устал от всего этого дерьма. От того, что не могу ничего держать под контролем, от того, что оно все само… решается. И никто не может нам помочь, - короткая пауза и вздох, - И от того, что ты порой до чертиков меня пугаешь. Словно ты не видишь ничего и никого вокруг. Даже меня.»
«Единственное, что я вижу – это ты! – от этой мысли становится больно, и ты крепко зажмуриваешься. - Я вижу только тебя, я чувствую только тебя, я хочу только тебя, и понимаешь меня только ты»
«Что ты, Сэм? Плохо?»- он встревожен.
«Нет. Все в порядке, Дин. Все хорошо. И я не сержусь, перестань себя винить. Что за идиотская привычка?»
На его губах появляется так хорошо тебе знакомая соблазнительная, лукавая полуулыбка.
«Тогда покажи.…Покажи, как ты не сердишься», - и привычно тянется к твоим губам.
Покорный своему сердцу, принимаешь поцелуй, гладишь языком его губы. Проникаешь внутрь, доминируешь. Он покорен и нежен в твоих руках, таков, какой он есть на самом деле. Сейчас ему не нужно быть сильным – он верит тебе. Руки скользят по гладкой коже, ласкают, гладят, сжимают. Ты целуешь его скулу, подбородок, касаешься губами закрытого века, языком – мочки уха. Это - не похоть, не страсть. Это любовь. Ты просто хочешь почувствовать себя живым и целым. Хочешь сказать ему, что любишь, что нуждаешься, что боишься потерять, но понимаешь, что прозвучит глупо и пафосно и вызовет только насмешку. Он знает это и так, и не примет сантиментов. Не сейчас. Поэтому просто переворачиваешь его на спину, ложишься меж раскинутых призывно ног, животом прижимая его тяжелый член, отчего Дин дергается и стонет, и направляешь себя внутрь его тела.
Он с тихим стоном принимает тебя, выгибает спину. Все теперь становится правильным, теперь все так, как должно быть – вы одно целое. Он до боли сжимает ногами твои бока, впивается пальцами в твои плечи. Запрокидывает голову, подставляя шею, и ты тут же приникаешь к ней губами. Его полузадушенные стоны и хриплое «Сэмми, Сэмми» звучат для тебя слаще музыки - как молитва; ты смотришь, как он закатывает глаза в экстазе, стискивая тебя внутри почти до боли, и улыбаешься, когда чувствуешь жаркую влагу между вашими телами, тут же срываясь следом за ним в оргазм. Дин открывает глаза, и ты теряешься в его горящем, невозможном, зеленом взгляде. И нет никаких сил удержаться и не прижаться горячо ртом к его губам.
И пусть это всего лишь иллюзия, но тебе кажется, что между вами больше нет лжи. Что вместе с демонской кровью и Всадником апокалипсиса ушли в небытие твой гнев и его настороженность. И пусть ты знаешь, что это ощущение потеряется, развеется как туман, едва вы утром откроете глаза - сейчас ты счастлив. Он засыпает, прижавшись спиной к твоей груди, а ты лежишь без сна, уткнувшись носом в его русый затылок, вдыхая его запах, задыхаясь от нежности, свободный от страха и ненависти к миру, в котором вы снова и снова теряете друг друга.